Обрывок #179

Trinity Blood, "Живые". Катерина, Авель, Уильям, Трес. PG.

Катерина, осунувшаяся, постаревшая, провела по холодной, бесчувственной руке спасшего ее когда-то давно человека и тихо позвала его по имени. Тишина была ей ответом – только едва слышно пикала придуманная много лет назад Профессором аппаратура, каждым своим звуком словно напоминая – жив, жив, жив.
- Мы так тебя и не дождались, Авель, - тихо, хрипло сказала она и закашлялась от боли в груди.

*

Авель давно не видел Катерину настолько растерянной.
- Я... я не знаю, что делать, - тихо призналась она. Авель, молча наблюдавший за бликами солнечных лучей в струях фонтана, едва заметно пожал плечами.
- Я должен пойти, - ответил он. – Катерина, ты сама это знаешь.
Катерина ничего не ответила. Несколько дней назад до АХ наконец дошли сведения о том, кто стоял за не так давно появившейся в окрестностях Рима игрой с Потерянными технологиями. Погибших игроков из дня в день становилось все больше, и виной тому был Орден Розенкройц.
В игру Ордена шли охотнее, чем Катерина могла бы предположить. Кто-то искал в ней недоступных в мире, балансирующем на грани войны с вампирами, удовольствий, кто-то пытался сбежать от жестокой реальности, кого-то подкупали многообещающие комментарии тех, кто уже сыграл свое – и жаждал вернуться обратно, в непонятный, странный, но такой привлекательный виртуальный мир.
Катерина, узнав о том, кто стоит за созданием игры, немедленно отдала приказ о регистрации в ней Треса. В конце концов, Стрелок прекрасно подходил на роль игрока, который ни за что не потеряет голову от искушений виртуальности.
А кроме того, Трес более чем настойчиво уверял Катерину, что его смерть в игре не может повлечь смерть в реальном мире – в отличие от всех тех людей, расследованием смертей которых АХ занимался вот уже несколько месяцев. Машины ведь не умирают.
Именно поэтому отпускать в эту игру Авеля Катерине хотелось меньше всего. Это было слишком рискованно – даже учитывая его чудовищную, непревзойденную силу.
- Катерина, - настойчиво повторил Авель. – Там будет он.
Катерина, вздохнув, повернулась к нему боком, тоже уставившись на фонтан в внутреннем дворике. Кто же знал, что весь Орден полным составом сам находится в проклятой игре? Кто же знал, что известия об этом придут так не вовремя?
Кто же знал, что Авель готов на все, чтобы встретиться лицом к лицу с главой Ордена.
- Хорошо, - одними губами, едва слышно, ответила Катерина. – Я подпишу приказ, завтра Профессор подключит и тебя, и Треса.
Авель устало посмотрел на нее непривычно серьезно, не по-дурашливому улыбнулся – так, что Катерине поневоле стало жутко.
- Спасибо, - искренне сказал он. – Мне это важно.

*

Профессор не без гордости посмотрел на опутанную проводами и мониторами комнату, в центре которой лежали с закрытыми глазами, словно спящие, Авель Найтрод и Трес Икс – напарники в делах АХ не только реальных, но и виртуальных.
- Мы сразу поймем, если что-то пойдет не так, - пояснил он Катерине, указывая на несколько мониторов, подключенных к Авелю. – Я не уверен, что мы сможем безопасно извлечь его сознание из виртуального пространства, но если не будет другого выхода... мы во всяком случае можем попытаться.
Катерина молча кивнула. За Авеля она беспокоилась ужасно: ни на дну из его прошлых миссий она не отправляла его с таким ясным, отчетливым осознанием того, что он может больше никогда к ней не вернуться.
Их с Авелем отношения были не просто далеки, а крайне далеки от любовных или романтических; иногда Катерине казалось, что они просто сильнее и крепче друг к другу привязаны, чтобы их можно было назвать влюбленными. Вот только в нынешней ситуации едва ли это как-то утешало или радовало.
- Этот монитор, – продолжал тем временем Профессор, - подключен к блоку памяти нашего милого Треса. Если я не ошибся в нескольких своих предположениях, то он сможет передавать на него то, что видит в игре. Соответственно, мы с вами уже сможем оценить опасность ситуации.
Катерина снова кивнула – на время забыв о беспокойстве, вперившись взглядом в монитор, на котором пока монотонно двигалась картинка с долгим, бесконечным коридором. Она вздрогнула, почувствовав на своем плече теплую руку Профессора – жест фривольный и едва ли допустимый... но по-человечески понятный и уместный.
- Я тоже переживаю за них, госпожа Сфорца, - мягко сказал Уильям.
- Да, мистер Вордсворт, - отозвалась Катерина. – Я понимаю, что это решение далось вам нелегко.
Профессор горько усмехнулся.
- Я ни секунды не сомневался в решении зарегистрировать в игре Треса: в самом деле, что может быть логичнее, чем отправить обученного убивать киборга на убийство в кибернетическом пространстве? Но Авель...
- Авель был очень уж настойчив, - отозвалась Катерина. Уильям, ничего не ответив, только прикрыл глаза в знак согласия.
Авеля он хотел отпускать не больше Катерины, и ей это было прекрасно известно. Но Крусник, как всегда удивительно беспечный в отношениях с окружающими, только и мог, что твердить: «Там он».
Там он – единственное такое же, как Авель, существо.
Там он – его давно потерянный брат-близнец.
Там он – его заклятый враг, хуже которого ничего придумать нельзя.

*

Картинки на подключенном к Тресу мониторе менялись одна за другой. Периодически на них мелькал серьезный и сосредоточенный Авель, чаще изображение размывалось от быстрых передвижений Треса, пару раз совсем рядом с встроенной в его глаза камерой мелькали какие-то когти.
Катерина каждый день находила время, чтобы понаблюдать за происходящим с ее подчиненными. Стискивая кулаки так, что ногти впивались в кожу, она смотрела, как Авель и Трес методично расправляются с нападающими на них тварями – то автоягдами, то вампирами со знакомыми до ужаса лицами, то ведьмами, то нечистью, названий для которой Катерина и не знала вовсе... а то и не с тварями вовсе.
Иногда рядом оказывался Профессор и с тревогой вглядывался в монитор, успокаиваясь только тогда, когда в кадр попадал хмурый Авель.
Ситуация резко изменилась только через несколько недель, когда среди кардиналов назревала настоящая паника: число погибших из-за проклятой игры не только в Риме, но и в соседних странах увеличилось слишком уж сильно. В один из дней, когда Катерина зашла к опутанным проводами Авелю и Тресу, она успела застать на мониторе удивленного и даже, пожалуй, испуганного чем-то Исаака Фернанда фон Кемпфера. Но не успела Катерина по-настоящему обрадоваться, как монитор наблюдения погас – и протяжно взвыла подключенная к комнате сирена.
Когда Профессор появился за ее спиной, в комнате уже вовсю пахло паленой проводкой и жженным мясом, а Трес безостановочно лопотал что-то, уставившись в потолок. Только когда Профессор отсоединил от него большую часть проводов и задал несколько вопросов, не требующих от Треса анализа языкового оформления обращенного к нему запроса, киборг невнятно проскрежетал:
- Отчет о повреждениях отца Найтрода... Многочисленные травмы внутренних органов, отсутствие левой руки, открытая черепно-мозговая травма. Подтвержденная активация наномашин – девяносто семь процентов. Время на полное восстановление – семь целых девять десятых секунды.
- Авель в порядке... – выдохнула Катерина, едва ли осознавая, что сказала это вслух. Профессор только покачал головой, но по-британски тактично не стал указывать ей ни на ужасающе высокий процент активации крусника... ни на полное отсутствие наблюдения за Авелем после выхода Треса из игры.
Впрочем, дело могло быть вовсе и не в такте: выдав информацию о состоянии Авеля, Трес дернулся и затих. Профессору понадобилось несколько долгих минут, чтобы выудить из него ответ, но и тот не принес облегчения.
- Запущено полное самовосстановление поврежденных систем, - проскрежетал до неузнаваемости искаженный голос киборга. – Предварительная оценка хода работ – три миллиона пятьсот четыре тысячи триста сорок восемь часов. Реакция на внешние раздражители... деактивирована.
До замолкнувшего во второй раз Треса Профессору достучаться уже не удалось.

*

Шли дни, недели и месяцы – но в состоянии Авеля не менялось ровным счетом ничего. Размеренно пикала окружавшая его аппаратура (жив, жив); иногда Катерина и Профессор спорили до хрипоты о том, стоит ли выводить Авеля из игры, рискуя его рассудком и личностью. Оба были согласны с тем, что оставлять его в таком состоянии нельзя. Оба прекрасно понимали, что выдернуть Авеля из игры в обход правил последней может привести к самым печальным последствиям. И конечно же, оба ясно давали себе отчет: даже если получится вытащить Авеля в целости и сохранности... он тут же отправится обратно.
«Там он».
Эти два слова в итоге и определили судьбу Авеля – во всяком случае, до того дня, как он с диким криком забился в опутавших его проводах, меняя и трансформируя свое тело в облик настоящего чудовища, каким Катерина впервые увидела его много лет назад.
Услышав нечеловеческое, истошное и будто бы многоголосое «Ка-а-а-а-аин!», Катерина и Профессор оказались в комнате Авеля в мгновение ока. Но когда Авель угомонился и снова принял человеческий облик – тихий и умиротворенный, ничего не произошло. Ни пробуждения, ни смерти – ничего.
- Мы не можем отключить его от игры, - сказал Профессор Катерине через несколько дней и бессонных ночей, проведенных в хлопотах у спящего Авеля. – Ничего не выйдет.
Катерина вопросительно подняла брови, и Профессор широким жестом показал ей на комнату, в которой от всей техники остались только замерший Трес и мониторы слежения за жизненными процессами Авеля.
- Вернее будет сказать, - тихо сказал он, - ничего не вышло. Я уже попытался, Катерина. Ничего не вышло.
Катерина замерла на месте, будто громом пораженная. Орден был, по всей видимости, уничтожен в полном составе; регистрация новых игроков, судя по поступившим к ней сведениям, стала невозможна; в Риме вот уже несколько дней не было ни одного известия об умерших в виртуальной реальности людях.
И тем не менее – ничего не вышло. Авель так и не вернулся.
Катерина упрямо сжала губы и вздернула подбородок.
- Он до сих пор жив, - сказала она, указывая на мигающий монитор. – Мы будем надеяться и ждать. Авель вернется.
Профессор склонил голову, пряча от нее взгляд, но Катерина отчего-то была уверена: Уильям будет надеяться и ждать возвращения Авеля не меньше ее. Сколько бы времени это ни заняло.

*

Авель с трудом открыл поблекшие, словно выцветшие от долгого бездействия глаза, когда почувствовал легкое прикосновение к своей руке. Вокруг было темно и тихо – только едва слышно работала напоминавшая систему жизнеобеспечения аппаратура, которую когда-то к нему присоединил Профессор.
- Самовосстановление завершено, - донесся до отвыкшего слуха Авеля знакомый механический голос. – Запуск двигательных систем.
- Трес, - тихо, хрипло сказал он. – Какое сегодня число?

@темы: text, Trinity Blood

---

Обрывок #178

Trinity Blood, Ноэль, Авель, G.

Ноэль дотронулась до его пальцев совершенно случайно, задела, повернувшись к представленному ей новому сотруднику АХ - и вдруг задохнулась от его пронзительного, сжимающего в удушительных объятиях чувства, которое неожиданно и неумолимо накрыло ее от этого прикосновения. Далеко не впервые она чувствовала чужие эмоции, далеко не впервые пришлось ей столкнуться с человеческим одиночеством… но впервые оно было настолько бесчеловечно безнадежным. Ее окутало, связало по рукам и ногам одним ловким движением, и Ноэль очутилась в ловушке из сияющих огненно-рыжим струн, которые опутали ее кружевной паутиной и сжались медным украшением на сердце.
Она задохнулась, отдернув пальцы, и с удивлением уставилась на высокого нескладного человека перед ней, чувствуя, как бешено заплясало сердце. Еще ни разу ей не удавалось почувствовать так полно и так сильно чужие переживания с одного только прикосновения. Что было не так с этим незнакомцем?
Но вот новичок неуверенно улыбнулся ей, так по-человечески обычно, что Ноэль не смогла подумать: он, наверное, не исключение. Она не прочитала его всего с первого же касания. А значит, как обычно, уловила лишь отзвук самого сильного чувства: острое, накатывающее сбивающими с ног тяжелыми волнами, ослепительное и оглушающее одиночество, которое до сих пор заставляло ее сердце трепыхаться запутавшейся в силках птицей... было лишь тенью того, чем жил и дышал стоящий перед ней человек. Она чувствовала, что дрожит, но уже не могла сказать, от только что пережитого его чувства или от захлестнувшего собственного сочувствия.
- Приятно познакомиться… госпожа Бо? - сказал Авель Найтроуд и протянул своей новой знакомой руку.
И та молча приняла ее, не надев, как обычно делала, перчаток.

@темы: text, Trinity Blood

---

Обрывок #177.

Trinity Blood, Дитрих, Исаак, G.

Написано в рамках драбблтона сообщества TB-fanfiction&fanart на цитату "Все, что нас не убивает - делает нас мизантропами".

- Все, что нас не убивает, как известно… - ехидно начал юный Дитрих фон Лоэнгрин, смотря, как Исаак Фернанд фон Кемпфер колдует с хитроумными приспособлениями системы поддержания главы Ордена в относительной целости и сохранности. Колдовство заключалось в основном в перетаскивании оборудования с одного места на другое в надежде на то, что так оно будет работать лучше.
- Меня, - процедил сквозь зубы Исаак. Дитрих удивленно посмотрел на него. На высоком лбу Мага выступили капельки пота: видимо, та гигантская колба с физраствором, которую он в данный момент двигал поближе к ванной Каина, пускавшего в этой самой ванной фонтанчики, была такой же тяжелой, какой казалась.
- Нет, я просто цитирую... - попытался уточнить Дитрих. - И вообще, если бы ты хотел, чтобы я тебе помог, мог бы просто попросить. Хотя я бы все равно отказался, это как-никак в мои должностные обязанности не входит, да и ты всегда говорил мне не приближаться к системе жизнеобеспечения ближе, чем на три метра, после того, как я чуть не...
Раскрасневшийся Исаак, установивший колбу на нужное ему место, холодно посмотрел на него и вытер пот со лба.
- Was mich nicht umbringt, macht mich stärker, - недовольно заметил он. – Что не убивает меня, делает меня сильнее. Фридрих Ницше. Классиков надо бы знать, юноша.
Дитрих только весело фыркнул, показывая на вторую колбу, которую предстояло тащить на себе Исааку.
- К черту классиков, Исаак! Я хотел сказать, что все, что нас не убивает, делает нас мизантропами, и эта цитата, судя по твоей реакции, куда больше подходит к происходящему. А то тебе, может, помочь все-таки?
Исаак посмотрел на него настолько злобно, насколько может злобно смотреть снулая рыба, крайне уставшая от непривычной физической нагрузки.
- Himmelherrgott, - пробормотал он, - verpiss dich ein Mal, du verdammte Hundesohn.
Дитрих жизнерадостно рассмеялся, но перед тем, как выполнить пожелание Исаака и ретироваться, не смог не уточнить:
- И кто же из классиков написал это?

@темы: text, Trinity Blood

---

Обрывок #176.

FMA. Миссис Брэдли и Селим, джен, спойлер ко второму сезону.

- Я никому не дам тебя в обиду! - смеется миссис Брэдли, вытирая с нижней губы Селима развод мороженого. Они гуляют в этом старом парке впервые, и Селим все время посматривает обеспокоенно по сторонам, не слишком обращая внимания на рожок в руке. Это необычно и не слишком на него похоже; так-то Селим - мальчик очень аккуратный. Поэтому миссис Брэдли и решает немного его подбодрить.
- Не говоря уже о том, что за нами присматривает несколько папиных... коллег.
Селим моргает, облизывает сладкие от мороженого губы - и только потом понимает, о чем говорит жена Гнева. И смеётся в голос, вызывая у миссис Брэдли ответную улыбку радости и облегчения: она смогла успокоить своего сына.
"Глупая женщина", - с некоторой досадой думает Гордыня. Он действительно боится, что на них могут здесь напасть, об этом кричит, вопит в голос его интуиция. Боится, что плетущиеся слишком далеко от них растяпы не успеют вовремя. Боится, что должен будет скрыть, кто он такой, и принести в жертву эту пожилую даму.
А ведь она сегодня снова купила ему мороженое.

@темы: Fullmetal Alchemist, text

---

Обрывок #175.

FMA, Рой Мустанг и Маэс Хьюз, написано давным-давно на фест. Рейтинга нет, смысла тоже нет.

Рой Мустанг полудремал в теплой аудитории, пригревшись после долгой прогулки под дождем: погода в городе стояла омерзительная. Вокруг негромко гудели сокурсники, устраивавшиеся поудобнее перед предстоящей лекцией: кто-то раскладывал шахматную доску под партой, чтобы ее было незаметно с кафедры лектора; кто-то устраивал себе маленькое лежбище, чтобы выспаться после тяжелой и бурной ночи. На военную организацию академия, верно, походила меньше всего: говорили, что это можно сказать про армию Аместрис в целом. С другой стороны, это никогда не мешало Аместрису воевать – и воевать удачно.
Рой грелся, полудремал и думал о последнем разговоре с учителем: казалось, старик согласился учить его дальше?.. Или это был отказ? Алхимиков, как водится, Рой, как и любой простой смертный, понимал крайне плохо. Особенно замкнутых, нелюдимых и недружелюбных алхимиков.
- Привет! – вдруг поприветствовал его совершенно незнакомый ему очкарик, подкатываясь к Рою за парту. Поприветствовал жизнерадостно и бодро – совсем неподходяще к этому осеннему дождливому дню. Рой открыл было рот, чтобы недовольно спросить, чем обязан, как ему сунули под нос немного помятую, но явно новую фотографию с загнутым уголком и провозгласили:
- Это моя девушка Астасия! Правда же, она милая!
Любого другого Рой бы поставил на место – и таким тоном и способом, что жертва с упомянутого места сошла бы ой как не скоро. Но этот парень был особенный. И дело было даже не в том, что за его идиотской улыбкой мог скрываться незаурядный, острый и живой ум, и не в том, что блестящие за стеклами очков глаза смотрели ясно и честно.
Дело было в фотографии. Точнее, в девушке на фотографии. И если совсем уж точно, то в девушке Роя, которую звали, кстати, вовсе не Астасия – что за идиотское имя?
- Что за хрень? – возмутился Рой, оттаскивая незнакомого парня от своего соседа по общежитию, которому тот, перегнувшись через стол, уже показывал фотографию, до омерзения радостно улыбаясь. – А ну-ка, покажи фото.
- О-о-о, заинтересовался? Смотри, у меня есть еще!
- Как тебя зовут? – зло спросил Рой, чуть отшатнувшись от снова показанной ему фотографии, чтобы не касаться ее носом. Девушка на фото была, определенно, Лидией… вот только стоял рядом с ней не он, а этот, этот...
- Маэс. Маэс Хьюз. – Фотография уплыла из-под его носа и исчезла где-то во внутренних карманах серой формы курсанта. – Мустанг, да что с тобой, на тебе лица нет?
- Ты еще и имя мое знаешь? – насторожился Рой. – Это откуда?
Маэс Хьюз только добродушно подмигнул. – Да кто не знает Роя Мустанга, я тебя умоляю. В академии только о тебе и говорят. – Оно было и неудивительно, подумал Мустанг, заслуженно считавшийся лучшим на своем курсе… да и на некоторых других тоже. Отличная учеба, превосходная физподготовка, ясные идеалы, прекрасные успехи в алхимии… – Еще бы, ты ж умудрился почти у всех девушек отбить. – Хьюз хохотнул. – Ты только скажи, зачем тебе столько?
Рой закрыл рот и попытался придумать, что ответить, но в голову ничего не пришло. Разве что уже подготовленное…
- Это моя девушка.
Весело болтавший то ли с ним, то ли сам с собой Хьюз помрачнел. Крайне быстро и очень сильно. Чуть отклонил назад голову и спросил с непередаваемыми интонациями хулигана из подворотни:
- Чего?.. Ты ничего не путаешь, а? Какая такая твоя девушка?
- Лидия, - немедленно отозвался Мустанг, немедленно воодушевляясь. Резкая смена тона ему даже понравилась: по меньшей мере, было ясно, что отвечать не в меру ретивому и явно много возомнившему сокурснику. Чем отвечать на добродушие, жизнерадостность и трескучую болтовню, Рой попросту не знал.
- Не знаю я никакой Лидии. – Хьюз поправил очки и нахмурился. – Разве что ты про Астасию.
- Лидию, - упрямо заявил Рой, чуть подаваясь вперед.
- Вообще-то, господа, - донеслось до них с верхнего ряда, - ее зовут Колли, и она типа встречается с Лоу, который нас старше на два года. А еще все давно уже зна…
Рой и Маэс развернулись к комментатору, оба готовые отвесить вмешавшемуся хороший удар между глаз: ни к чему вмешиваться с глупыми уточнениями в чужой разговор – но их отвлек еще один голос.
- А также… гм, господа, - донеслось уже снизу, от кафедры лектора, - я здесь стою ровно с того момента, как до глубины души моногамному курсанту Хьюзу стало интересно, зачем мужчина может проявлять интерес к нескольким женщинам одновременно. Курсант, вас все еще интересует ответ на этот вопрос?

*

- Но кто бы мог подумать, а? – невнятно возмутился Маэс Хьюз, со стуком ставя почти пустую пивную кружку на стол. Рой ответил мрачным и полным понимания взглядом. Чуть более получаса назад очаровательная девушка ответила им обоим, что ей просто так нравится военная форма – и курсантская, и боевых подразделений, и штабная, что она никогда не могла устоять перед ней. И каждый раз ей приходилось извиняться перед теми, кто в этой форме находился… имена, впрочем, девушка не помнила никогда, и это было, по ее мнению, крайне ужасно, подло и недостойно.
А потом то ли Лидия, то ли Астасия, то ли Вебигейл пустила слезу, и Рой с Хьюзом ретировались подальше от расстроенной девушки в ближайший бар, с которым они оба оказались знакомы подозрительно хорошо… и теперь Хьюз невнятно возмущался их приключением, а Рой угрюмо молчал.
Возмущаться сил не было, в голове только приятно шумело.
- Ну да и черт с ним! – пробормотал Хьюз. – Не за девушками же я пошел в академию, в конце-то концов. Не знаю уж, как ты, а я вот…
- Родине служить? – буркнул Рой в ответ. Хьюз с вызовом посмотрел на него из-под очков – и этого было достаточно. – Я не издеваюсь, - уточнил Рой на всякий случай. – Сам такой.
- Ну, хоть это радует, а то знаю я… - Хьюз прикрыл глаза и сильно потер переносицу. Отодвинул кружку к уже пустым ее подругам и негромко икнул. – Знаю я… какой-то серьезный разговор мы завели.
- Заметь, никакого разговора еще и не было вовсе, - ответил Рой, чувствуя, как с трудом двигаются язык и губы. На ряд пустых кружек было тошно смотреть. – Завтра поговорим.
- Завтра, - отозвался Хьюз и повернулся к соседнему столику. Те, кажется, как-то не так на них с Роем смотрели.
На следующий день разговор у них вышел только с руководством академии, которое было крайне недовольно безобразным поведением двух курсантов, напившихся в баре. Неделю и Рой, и Хьюз были чрезмерно заняты, а когда снова пересеклись, едва удостоили друг друга вниманием, лишь слабо кивнув друг другу. В конце концов, не так уж и хорошо они были знакомы, чтобы говорить о чем-то серьезном… хотя и хотелось.
Зато разговор, все-таки случившийся еще несколькими днями позже, получился крайне насыщенным и закончился попыткой убить друг друга прямо на тренажерах, где два одиночества встретились.
- И тем не менее, - тяжело пропыхтел Рой, без сил падая на спину и чувствуя, как течет по шее пот, - ты абсолютно неправ насчет главнокомандующего. Кинг Брэдли – тот самый лидер, который необходим Аместрису.
- Да я и не спорю, - прерывисто отозвался уже сидящий на земле Хьюз, отчаянно хлопая по дымящейся штанине. – Я тебе говорю, что главнокомандующий может таковым быть только благодаря тому, что Аместрис организована так, как она организована. Нет структуры со строгой иерархией – нет возможности для единоличной власти, а соответственно…
- Да кто же спорит! – взвился Рой, насколько позволяло сбившееся дыхание. – Да только речь о том, что…
- Постой-ка! – Хьюз с удвоенной силой хлопнул по штанине, не желавшей тушиться. Алхимия не слишком его испугала, но и она могла быть крайне неприятной: стоило на секунду отвлечься, чтобы Мустанг успел нарисовать круг, как тут же начинала твориться какая-то чертовщина… а рисовал Мустанг быстро. – Так если мы не спорим, то почему…
Рой открыл глаза и с трудом сел, и они с Маэсом обменялись долгими взглядами, а потом осторожно огляделись вокруг: на стадионе там и сям виднелись выжженые проплешины, поодаль валялись скрученные турники, из которых гордо торчало несколько ручных ножей, гимнастические брусья до сих пор слабо тлели.
Чем больше они видели, тем грустнее становились их лица.
- Блин, - сказал Мустанг. – Нас исключат.
- Не исключат, если мы все починим, - предположил Хьюз, впрочем, без особой уверенности в голосе. – Ты же алхимик, что тебе стоит?..
- Мне? Да мы ж половину спалили, откуда я тебе материал возьму. – Маэс только ухмыльнулся в ответ: мол, вторая половина-то на месте. Турник сделать чуть поменьше, сожженую траву убрать, брусья укоротить… Рой насупился. – А помочь не хочешь? Здесь работы, блин… - Маэс только руками развел. – Командуй! А там посмотрим, что из этого выйдет. Думаю, я тебе пригожусь. – Рой только рассмеялся, помог Хьюзу встать с земли – и они принялись за работу.
Маэс действительно ему пригодился как никто другой.

@темы: Fullmetal Alchemist, text

---

Обрывок #174.

Давным-давно была лекция.

@темы: original, pic

---

Обрывок #173.

Почеркушка, чтобы не упасть в архив. РомантикЪ.

@темы: original, pic

---

Обрывок #172. Буктинка.

Брат Матфей из Trinity Blood. Ну, условно.
Предупреждение: фломастеры и десять минут работы. з)

@темы: Trinity Blood, pic

---

Обрывок #171. Буктинка.

Саскэ Сарутоби из Sengoku Basara.

@темы: Sengoku Basara, pic

---

Обрывок #170. Буктинка.

Смотрю Bokurano. Нарисовался Ёскэ Кириэ.

@темы: Bokurano, pic

---

Обрывок #169. Буктинка.

Набросок. Рейтинга нет, смысла нет, красоты нет. Достойный образец творчества, короче.

@темы: original, pic

---

Обрывок #168.

"И только я знаю", написано для Terra Nova в челлендже. Фэндома нет. =)

Про дом, стоящий в самом низу нашей всегда тихой и сонной улице, ходило множество слухов. Детишки с расширенными от страха глазами рассказывали, как ночью слышны оттуда длинные протяжные крики, полные то страха, то тоски. Старушки вполголоса судачили о том, что на заднем крыльце этого дома появляется иногда странный полупрозрачный силуэт. Появляется, перегибается через перила крыльца, машет рукой, будто пуская в небо птицу, – и исчезает, развеянный солнечным светом. Даже взрослые мужчины, которые, как известно, к подобным рассказам все как один относятся с изрядной долей недоверчивости, немного понижали голос, если вдруг заходил разговор об этом доме.

Заходил он, впрочем, нечасто.

Верно, мужчины о доме говорили редко и с должным уважением. Причиной тому был двадцатилетний Редди Джонс, который на спор отправился в дом переночевать. Вернулся Редди ранним утром, едва встало солнце. Вернулся седым, собрал свои вещи и уехал. Те, кто видел его пару раз в соседнем городке, говорили, что Редди постоянно оглядывается назад, хотя раньше за ним такой привычки не водилось… И иногда дергается он ни с того, ни с сего, и редко выходит на улицу в погожий денек, когда собираются у магазинчики птицы, выглядывающие себе какие-нибудь крошки.

Это дом изменил Редди навсегда.

Он пришел туда ранним вечером, только-только спустились сумерки. На улице еще играли дети, они недоверчиво смотрели, как Редди открыл калитку с облупившейся краской – все еще поморщились от чудовищного скрипа, который она издавала – и вошел в двор старого дома, держа под мышкой свой потасканный спальный мешок и томик стихов Йетса. Дети сбились в стайку на другой стороне улицы и с приоткрытыми ртами наблюдали, как Редди поднимается по ступенькам крыльца, открывает дверь – и та закрывается за ним, будто отрезая все пути к отступлению. Пара мальчишек постарше, заводилы во всех играх, вдруг вспомнили, что матери просили их быть к ужину вовремя…

Улица вскоре опустела.

Стемнело тоже быстро: летом темнеет неожиданно. На улице было тихо; Редди как-то рассказывал одному из старожилов, будто он слышал, как работает старенькое радио у старушки Роуз, жившей на другом конце улицы. Может, Редди и привирал. Может, нет. Говорят, та ночь выдалась тишайшей за все лето: молчали сверчки, утих ветер, не шелестели кронами деревья, и даже птицы, обычно голосистые теплыми безветренными ночами, умолкли. Было тихо – и тем отчетливее услышал городок на рассвете оглушительное многоголосое курлыканье, щелканье, хлопанье и протяжные стоны, доносящиеся из заброшенного дома. Было темно – и тем яснее увидели разбуженные жители, как белеет что-то в верхних окнах дома и бьется в окна.

И, выбив с оглушительным звоном стекла, взметнулись в темно-синюю высь неба десятки теней.

Редди, пошатываясь, вышел на крыльцо – босиком, в одних светло-голубых джинсах. Седой, с остановившимся взглядом, с запутавшимися в волосах перьями и множеством царапин на лице, руках и плечах. Он трясся, его руки ходили ходуном, ноги заметно дрожали, а в правой руке он сжимал заметно подранный томик Йетса. Через четверть часа он пил горячий терпкий чай на моей кухне. Через двадцать минут на подоконник кухни, хлопая крыльями, приземлился прикормленный мной голубь – и Редди, бросив и разбив кружку, опрометью бросился к себе.

Через час его не было в городе.

Говорят, в старом доме была голубятня, и Редди под утро просто поднялся туда – из чистого любопытства. В старом доме было слишком неуютно из-за слухов, чтобы спокойно спать и слишком скучно и пыльно, чтобы всерьез трястись от страха. Поднялся – и спугнул сотню голубей, дремавших в предрассветный час. Говорят и посмеиваются, что Редди выгнало из города несколько десятков помойных птиц: голуби в нашем городке что крысы, особым уважением жителей не пользуются. Любят их единицы, прикармливаю только я. Только говорят о Редди все равно очень неохотно, а посмеиваясь, осторожно поглядывают по сторонам: мало кто верит, что обычные голуби могут так напугать человека.

И только я точно знаю: они и не могут.

@темы: text, original

---

Обрывок #167.

Ai no Kusabi, Рики и Ясон, пафосЪ.

Когда монгрел в очередной раз из последних сил плюет в его сторону, Ясон только улыбается, и улыбка эта нисколько не отражается в его почти прозрачных голубых глазах. Мертвых, рыбьих.
- Я заставлю тебя расслабиться и полюбить меня, - говорит он. Голос мог бы показаться ласковым, не будь вид Ясона настолько безжизненным: в его лице нет и намека на то, что он получает удовольствие. По Ясону нельзя даже сказать, что ему скучно; лицо его напоминает лицо плохой куклы. Куклы без выражения.
Обычно он не разговаривает с Рики. Исключение – короткие приказы или чуть более пространные замечания о выполнении приказов. Эта фраза – чуть ли первое его проявление интереса к своему пету.
Рики ухмыляется в ответ, в глазах его горит все тот же огонь, за который Рики так уважали в Церере. За который его до сих пор помнят.
- Ты сам-то понял, что сказал? – выплевывает он. – Заставить – меня?
Ясон все так же улыбается. У него в ногах корчится от боли и похоти само воплощение непокорности; он же – изваяние презрения и надменности. Они оба глупы и глухи.
Они оба не понимают тяжести тех оков, что уже связали их.

@темы: text, Ai no Kusabi

---

Обрывок без номера.

Бла-бла про Эстер из Trinity Blood. ПафосЪ.

Решительный и ясный взгляд пронзительных синих глаз, с вызовом устремленный вдаль, мог бы обмануть кого угодно. Никто из случайных свидетелей ее монолога над могилами Дюлы Кадара и Шахерезады аль-Рахман ни на секунду не заподозрил бы, как сильно хочется Эстер вместо отважных и сильных слов повторять раз за разом что-нибудь бессмысленное и бессвязное, отчаянное и надрывное, чтобы избавиться наконец от дикого отчаяния, граничащего с безумием. Никто, увидев, как Эстер уходит от безымянной могилы, не подумал бы, что святая дева Иштвана куда больше скорбит по поверженным чудовищам, нежели переживает за подвергшегося страшной опасности Папу Римского. Никто даже не посмел бы помыслить, что сказанное здесь – игра или маска.
Но в этот ранний час никого на кладбище и не было: некому было видеть, как прямо держит Эстер спину, как сухи ее глаза и как она решительно намерена стать достойной святой Иштвана, живым символом Церкви. Было тихо и пусто, можно было позволить себе и слезы, и скорбь по ушедшим: одного не было уже год, вторая погибла несколько дней назад.
Эстер старалась не думать об этом; кто-нибудь мог некстати оказаться рядом, а год службы в Ватикане научил ее очень многому. Поэтому взгляд ее глаз остался столь же решительным, спина – столь же прямой.
Сердце – столь же истерзанным.

@темы: text, Trinity Blood

---

Обрывок #166.

Алиса и Вэй, Darker than Black. Все еще не рейтинг.

- Вэй. – Голос девочки звучит хрипло, низко. Снова курила. Вэй вздыхает – не его это, конечно, дело, чем занимается хозяйка. Его дело – чтобы ее никто не обидел. Но все-таки… курить – вредно, ей же сто раз говорили. И отец, и он, и эта ее новоиспеченная подруга. - Иди сюда.
Вэй подходит, останавливается у ее кресла. Сидящая спиной Алиса даже не оборачивается – а что оборачиваться? Вэй полжизни стоит у нее за спиной, она вряд ли воспринимает его как-то иначе, нежели мебель. – Что такое, госпожа? – спрашивает он.
- Мисаки пойдет служить в полицию, - говорит Алиса. Вэй терпеливо ждет продолжения. О том, куда пойдет работать Кирихара-младшая, он догадывается достаточно давно. – По-моему, это нечестно, - вздыхает Алиса.
- Нечестно, - соглашается Вэй. – Вы хотите, чтобы я ее… отговорил?..
- Ничего такого я не хочу. – Алиса фыркает и отворачивается – теперь Вэй видит ее профиль вместо затылка. Она насупившись, косится на него из-под короткой челки, потом манит к себе пальцем. – Иди-ка сюда. Я хочу, чтобы ты меня обнял.
- Я не могу, госпожа, - меланхолично отзывается Вэй. Во-первых, старик Тан с него три шкуры сдерет, если узнает, - в прямом смысле этих слов. Во-вторых, у него нет ни малейшего интереса к четырнадцатилетним девочкам. Вэй предпочитает женщин чуть постарше – чтобы они не краснели от одной только своей наготы… хотя он и не против неопытности.
- Я никому не скажу, если ты меня просто обнимешь. – Алиса задумчиво сопит, постукивая пальцем по деревянной ручке кресла, а потом добавляет:
- Хотя если ты меня не обнимешь, я скажу папе, что ты не просто меня обнял, а сделал чуть больше. – Она ухмыляется. – Он с тебя три шкуры сдерет – а я на это посмотрю.
Вэй вздыхает. – Неприятное это зрелище, госпожа. Вы бы остереглись.
- Так остереги меня, - нетерпеливо хмурится Алиса. – Ты обязан меня от всего защищать – вот и защищай. – Она с улыбкой смотрит, как он обходит кресло – нарочито медленно, чтобы госпожа успела передумать. Алиса, впрочем, передумывать не собирается – она из тех, кто точно знает, чего хочет. Она указывает на пол у своих ног, Вэй послушно садится, и Алиса соскальзывает с кресла ему на колени, удобно устраивается, прижавшись к груди, и, вдруг перестав улыбаться, медленно опускает веки.
- Обними меня?.. – неожиданно просит она – не приказывает, не требует, как могла бы, а… Вэй кладет руки ей на плечи, потом прижимает к себе. – Когда я стану главой Чен Лун Тан, я сделаю тебя самым главным своим помощником, - бурчит Алиса ему в грудь, не открывая глаз. – И ты всегда будешь со мной рядом, вот. А Мисаки… а черт с ней, с Мисаки, пусть делает, что хочет, да?..
Вэй в очередной раз кивает. В голову ему приходит неосторожная мысль – и он теперь изо всех сил пытается отогнать ее от себя. Он еще не знает, что через пару лет он станет «наемником» и уже всерьез задумается над такой же неосторожной мыслью, а через десять – практически воплотит ее в жизнь. Впрочем, сейчас ему это все и неважно; сейчас ему не до предательства. Во-первых, он привязан к старику; во-вторых, у него уже затекли ноги – Алиса, будучи тощим угловатым подростком, весит существенно больше, чем кажется.
В-третьих, ее ладонь что-то делает у него между ног, и Вэя это слегка беспокоит.

@темы: text, Darker than Black

---

Обрывки #158-165.

Несколько маленьких драбблов по Shoujo Kakumai Utena.

158. Тога и Утэна, романтика, G.

По дороге с Арены оба молчат. Тога пытается навсегда запомнить, выжечь в сердце те минуты, когда в небе над ним и его любимой женщиной полыхал мираж, окруженный звездами. Утэна смотрит в сторону, чтобы даже краем глаза не замечать идущего рядом президента студсовета, и изо всех сил пытается забыть, что произошло.
Тога зачем-то останавливается, Утэна идет дальше: ни к чему ей плестись рядом с Кирю Тогой.
– Постой! – восклицает он вдруг и хватает ее за руку. Утэна привычно вырывает ладонь из его руки, разве что не отвешивает ему пощечину: Тога, во всяком случае, жмурится в ожидании удара.
– Дурак, – бросает она и идет дальше.
Тога остается стоять, задрав голову к небу. Он увидел настоящие звезды.

*

159. Кирюцест, ангст, NC.

Только когда они оказываются в машине, Нанами понимает, почему окружающие смотрели на нее с таким непониманием (некоторые – даже с омерзением), когда она говорила о любви к старшему брату. Раньше – до машины – ей казалось, что она говорит о возвышенном и трогательном чувстве. О лучшем из всего, что человек может пережить. О прекрасном и достойном.
Сейчас – после того, как язык Тоги побывал у нее во рту, а его рука все еще лежит на внутренней стороне бедра – Нанами вдруг понимает, что ее тошнит. И отнюдь не от волнения.
– Ты же всегда этого хотела, – шепчет любимый брат, касаясь губами ее уха. Председатель, сидящий за рулем ярко-красной спортивной машины, хмыкает и что-то говорит. Будто бы про себя.
Машина разгоняется, превращается вдруг в двуспальную кровать, мир кругом вертится, Тога склоняется над ней, она видит у него шрам рядом с левым соском.
Нанами выворачивает наизнанку, но это никого не волнует.
Ей больше никогда не быть прежней.

*

160. Тога и Анси, хоррор, PG. =)

Кирю Тога не в первый раз находится с девушкой в спальне. Впервые спальня – его. Впервые он не знает, что делать. Впервые девушка просто стоит посреди комнаты. Свет отражается от стекол ее очков.
– Химэмия? – спрашивает Тога. Ему жутко. Химэмия улыбается в ответ краешками губ.
– Хотите колотого льда, Тога-сама? – спрашивает она вдруг. – Десерт.
– Да, конечно, – поспешно отвечает он. Это повод остаться одному, возможность потянуть немного время… перед чем? Он впервые выиграл Химэмию, покорную и послушную куклу.
Тога не знает, что делать с Невестой-Розой.
Через несколько минут Тога резко поворачивается, услышав скрип двери. В проеме стоит Химэмия: в одной руке поднос с чашкой, в другой – тесак для колки льда. Свет из коридора падает ей в спину – и отражается от стекол ее очков.
Тень Химэмии, сжимая тесак, шагает к нему; Тога невольно делает шаг назад. Послушная и покорная кукла наводит на него леденящий ужас.
– Спасибо, – едва шепчет он.
Химэмия улыбается в ответ краешками губ.

*

161. Акио, Тога, Нанами. Ангст, видимо.

– Не бойся, сестренка, – шепчет Акио, и Анси послушно шагает к нему. Нанами поворачивается и убегает.
– Не бойся, сестренка, – шепчет Тога через много дней; она вздрагивает и отходит на шаг назад. Она не думает, что может шагнуть к своему старшему брату, который, полулежа на диване, уже расстегнул верхние пуговицы неизменного мундира. Она не думает, что сможет убежать.
– Не бойся… сестренка, – тут же шепчет ей в ухо знакомый до ужаса голос, и Нанами оставляют все сомнения – она тут же оказывается в объятиях Тоги, только что не взвизгивает от ужаса. Старший брат обнимает ее, прижимает к себе. Но ее горящая от стыда щека прижимается не к жесткой ткани мундира, а к прохладной, влажноватой коже. Нанами зажмуривается, а из-под век текут обжигающие слезы.
Тога успокаивающе гладит ее по голове. Нанами сильнее прижимается к нему, сдавленно всхлипывает. Уже присевший на диван Акио гладит по ее спине.
Сегодня ей некуда бежать.

*

162. Тога + Нанами, трагедь, PG.

Бояться стало некогда - теперь ей нужен был план мести. Гадюки, осьминоги и девятисотпроцентное карри на Химэмию не производили никакого впечатления, это Нанами поняла уже по собственному горькому опыту - в конце концов, именно за этот опыт она и собиралась мстить. Она перебирала один за другим приходящие ей на ум варианты: подсыпать соль в сахар, кинуть пару слизняков в сменную обувь, пустить нелицеприятный слух - когда в комнату уверенно постучали и самы родной и знакомый голос произнес:
- Я вхожу, Нанами.
Она подскочила на кровати и лихорадочно пригладила волосы: нельзя же было появляться перед братом растрепанной? Вошедший Тога, впрочем, ничего не сказал по поводу ее внешнего вида. Подошел, сел рядом на кровать и улыбнулся, как всегда ласково, - именно от этой его улыбки сердце Нанами начинало колотиться в груди с такой силой, что становилось попросту страшно.
- Нанами, - сказал он. - Закрой глаза и дай мне руку.
- Зачем? - удивленно спросила она, протягивая старшему брату ладошку. Глаза она тут же закрыла и даже не попыталась подглядывать сквозь ресницы, как она делала со всеми другими. Сюрпризы от всех других ее не интересовали.
Теплые пальцы Тоги нежно взяли ее ладонь, по безымянному пальцу скользнуло что-то ледяное - Нанами даже пискнула от неожиданности.
- Это мой тебе подарок, - улыбнулся Тога. - На мой день рождения.
Нанами медленно открыла глаза - и у нее перехватило дыхание, она даже не смогла сказать "спасибо", а Тога уже потрепал ее по голове и вышел из комнаты.
- Брат... - прошептала Нанами. - Мой брат...
На пальце у нее было обручальное кольцо: знак вечной верности.

*

163. Вакаба, ангст, G.

- Что это у тебя?! - Вакаба останавливается, хватает Химэмию за руку, выдергивает из густых волос маленькую заколку в форме листа - так, что Химэмия Анси вскрикивает от боли - а потом отвешивает пощечину, потом еще одну, пока Химэмия не оказывается, рыдающая, на земле... на этом месте Вакаба, вздрогнув, просыпается от дурного сна. Обычно она лежит немного в кровати, недоумевая, почему ей снится то, что снится. Иногда Вакаба встает, чтобы налить себе попить: после ухода Сайондзи можно позволить себе ходить по квартире когда вздумается, не боясь нарушить его покой. И очень, очень редко, особенно безлунными ночами она, проснувшись, не делает ничего. Лежит в кровати, чувствует как ползет по щеке горячая слезинка и с непонятной печалью думает: родилась бы она на сто лет раньше, ей было бы кому исповедоваться - говорят, в Мемориальном Холле Нэмуро очень хорошо помогали с такими проблемами.
Сейчас же она не знает, что ей делать.

*

164. Анси + Утэна, ангст, PG.

А ведь там, на арене, она была уверена, что любовь - лишь еще одна иллюзия. Одна из тех, которыми наводнен мир ее старшего брата: преданность, доверие, самопожертвование. Одна из многих иллюзий Академии, один из миражей посреди звезд планетариума, одно из наваждений и обманов реальности. И как же так вышло, что оказавшись над ареной, среди ощетинившегося мечами круга, она вдруг ясно и отчетливо увидела, как жестоко заблуждалась и она, и дуэлянты из студенческого совета, и что именно увидел Микагэ из общества Черной Розы на последней своей дуэли, и почему в свое время Арисугава Дзюри сорвала с груди оранжевую розу? Как же так вышло, что сердце забилось до боли часто, и впервые она услышала, как ее имя кричат от любви? Как же так вышло, что Утэна захлебывалась отчаянным воплем "Химэмия", потому что больше ей ничего не оставалось?
Анси впервые задумалась о том, что же реально, а что нет. Только, казалось, задумалась слишком поздно.

*

165. Анси + Утэна, трагедь, PG.

- Та девочка... как ее звали? - перешептываются студенты в коридорах Академии в первые дни после "выпуска" Тэндзё Утэны. Анси идет мимо и тихонько улыбается, ей нечего им сказать: если они так быстро забыли своего кумира, кто она такая, чтобы напоминать им?
- Та девочка... или мальчик? - иногда слышится в классных комнатах через пару недель. Анси смотрит на говорящих без улыбки и молчит: если они так быстро забыли свою одноклассницу, вряд ли дело обошлось без Акио.
- Та девочка... - начинает один из игроков баскетбольной команды, когда команда отдыхает после тренировочного матча. Остальные тут же поднимают его на смех: была ли девочка? Анси смотрит на них с третьего этажа пустой Академии, залитой светом закатного солнца. Прошел месяц, и она больше не может молчать: ей скучно среди иллюзий и обмана Акио, ей не хватает благородства Утэны. Именно поэтому она приходит в Планетариум и прощается с Акио. Именно поэтому она собирает вещи и храбро перешагивает через порог Академии, страстно желая снова оказаться когда-нибудь рядом с Утэной - и сиять с ней вместе. Еще хоть раз.
Ей невдомек, что Акио ничего не делал с Академией.
Она не знает, что у Утэны свои иллюзии и обманы.

@темы: Shoujo Kakumei Utena, text

---

Обрывок #157.

Пора возвращаться.

Кроссовер. Toradora!, House MD, Death Note. Рюк, Хаус, Айсака плюс-минус паровоз. РG.

Грегори Хаус проснулся в омерзительном настроении. Болела покалеченная нога, ныла затекшая рука, смердел лежащий рядом синигами. Второе февраля где-то в начале двадцать первого века не задалось.
- Я вас всех ненавижу, - пробормотал Хаус, отворачиваясь от храпящего Рюка.
- Полностью поддерживаю! - донесся из коридора звонкий голосок, от которого сводило скулы и закладывало уши. В спальню, как к себе домой, прошлепала маленькая японка, прижимая к отсутствующей груди огромную коробку с пиццей. На вид девочке было лет пятнадцать. Она по-хозяйски шлепнулась на кровать, открыла коробку и с наслаждением втянула запах. - М-м-м, - сказала она. - Анчоусы.
- М-м-м, - раздраженно отозвался Хаус, нашаривая на прикроватной тумбочке заветные таблетки. - Викодин.
- И яблочный сок! - всхрапнул Рюк, переворачиваясь на другую сторону.
- Хороший он у вас, - заметила девочка, показывая куском пиццы на синигами. - На Рюдзи похож, только воняет похуже.
- Есть такое. - Хаус не имел ни малейшего представления о том, кто такой Рюдзи. И не был уверен, что хочет это представление иметь. - Только ты вот что мне скажи, маленькое раскосое чудовище. Почему ты здесь, и что меня в тебе заинтересовало, помимо полного отсутствия самых важных вторичных половых признаков? И как тебя зовут.
Девочка насупилась. - Меня зовут Айсака Тайга, и здесь я потому, что мы с Рюдзи заблудились.
- Кто такой Рюдзи? - тяжело вздохнул Хаус: наверное, стоило узнать поподробнее, кто еще заблудился у него в квартире.
- Собака, - отозвалась девочка. - Моя. Ты пиццу будешь?
Хаус тяжело вздохнул. Вчерашний вечер припоминался с трудом: там, кажется, было НЛО, потом два японца, девочка с деревянным мечом, замешанный на викодине яблочный сок, молочный коктейль, с которого неожиданно развезло синигами - да так, что он ни петь, ни рисовать уже не мог, хотя и пытался, а потом был этот смертельно больной японский прокурор, которого Кадди решила перевезти в соседнюю больницу, но по дороге обоих похитил двухсполовинойметровый гигант откуда-то с гор, почему-то называвший Рюка "жинкой", а еще в 404 палате умирал от гриппа подающий надежды теннисист - кстати, тоже японский, и звонил какой-то Терентий Яковлевич Михрютко... но Хаус никак не мог вспомнить, где же там была собака. - Давай, - сказал он, протягивая руку к коробке.
- На, - отозвалась девочка и шумно почесалась. - О. Рюдзи идет.
В коридоре, и правда, кто-то шлепал по паркету - босыми ногами. Хаус задумался о босоногих собаках, когда в комнату вошел очередной японец - мальчишка, внешне напоминающий гангстеров из третьесортного гонконгского боевика - с подносом, полным еды. Девочка покатилась со смеху; пацан, густо покраснев, отвел глаза; Рюк, всхрапнув в очередной раз, свалился с кровати и проснулся; Хаус же смотрел на мальчишку, стоящего у него в спальне в одном только кружевном фартучке, припоминал что-то смутное про вчерашний спор мальчишки с этой самой Айсакой - приютит их добрый доктор или нет? - и все яснее понимал, что где-то его жизнь пошла не так.

@темы: text, Death Note, House MD, Toradora!

---

Обрывок #156. Картинка.

Кисо. 15 минут, мышка, Paint Shop Pro V.

@темы: original, pic

---

Обрывок #155.

Bakuman, Моритака и Акито, пафосная драма, PG. Слэша нет.

- Милое у вас дите, ничего не скажешь, - пробормотал Акито, смотря на взъерошенного Моритаку, который лихорадочно набрасывал очередную страницу. В соседней комнате шушукались ассистенты, явно недовольные перспективой работы до утра. А что им еще было делать? Срок истекал послезавтра, а почти готовую работу ребенок Моритаки залил оранжевой гуашью, смешанной с кофе.
- Да убил бы! – взорвался Моритака. – Адзуки тоже хороша: ты, говорит, сам виноват, не надо было оставлять где попало. – Он отвлекся от рисунка и возмущенно отбросил в сторону кисточку. – Сюдзин, вот какого хрена закрытый ящик моего стола в моем кабинете – это «где попало», а?! Такое ощущение, что мне дома вообще лучше не появляться!
- Ну, ну… - Акито легонько стукнул Моритаку по голове. – Не бесись.
- Не бешусь я, - обиженно сказал Моритака и полез под стол – за выброшенной кисточкой. – Просто реально обидно, - сказал он из-под стола. – Пашешь как лошадь – и ведь не зря пашешь, мы же, в отличие от дяди, без дела с тобой не сидим, верно? А в ответ – лучше бы дома чаще бывал. Я что, виноват, что она дома все время проводит? – Акито с тоской посмотрел на вылезшего из-под стола Моритаку. Вид у него был потешный: всклокоченные волосы, чернильное пятно на щеке, застрявшее в волосах птичье перышко. Если бы не его потерянный и расстроенный вид – Акито непременно бы фыркнул от смеха. Или даже расхохотался в голос – наплевав на то, что ассистенты могут не так понять и обидеться.
Он снова шлепнул Моритаку по макушке. – Не виноват, - уверенно сказал он. – Только с Адзуки вам все равно надо помириться.
- Потом, - мрачно сказал Моритака. – Сначала – работа.
- Ну уж нет, - отозвался Акито, доставая сотовый телефон из кармана. – Сначала – семья, а выходной мы заслужили.
- Что ты собираешься делать? – пробурчал Моритака, хлопая себя по карманам. – Ты не видел, куда я сигареты дел?
- Я их выкинул. Я говорю редактору, что мы слетаем на этой неделе. – Акито зевнул. – Что у меня простуда, и ты должен обо мне заботиться.
- Урод, - отозвался Моритака. – Я про сигареты, не переживай. А про заботиться молчи лучше, а? Нас и так все издательство подкалывает, сил нет никаких. Адзуки вот гадостей наговорили… - Моритака зажмурился, с силой потер лицо. – Черт. Сбрехни им что-нибудь, правда. Сил никаких нет, от работы тошнит уже.
- «Сбрехни», - ухмыльнулся Акито. – Ну и словечки у тебя. Дуй давай, скажи тем троим, что они свободны, отпусти парней. – Моритака устало мотнул головой – мол, иду уже – и поплелся в соседнюю комнату. Акито задумчиво слушал гудки в телефоне; в соседней комнате оживленно и радостно задвигали стульями. Когда, наконец, главный редактор взял трубку, не вдаваясь в подробности, сказал, что они с Масиро главу не опубликуют, неискренне извинился и, не слушая возражений, захлопнул телефон. От нынешнего редактора его определенно подташнивало.
В комнату вошел Моритака – уже с сигаретой в зубах. Снова похлопал себя по карманам, нашел зажигалку, прикурил. Зажмурился, упал на диванчик, запрокинул голову. – Сюдзин, - не выпуская изо рта сигареты, процедил он, - поехали куда-нибудь? Ты же на машине?
- Не на машине. – Акито поставил сумку на стол. – Что значит – куда-нибудь? Ты бы лучше домой пое…
- Молчи про дом. – Моритака снова потер лицо. – Знаешь, ладно в издательстве меня за гомосека держат – мало ли, злопыхатели. Ладно фанатки про нас с тобой додзинси рисуют и фанфики пишут – мало ли… гормоны там, я не знаю. Издержки популярности. Но когда я домой прихожу, а мне жена – жена! – говорит, что раз я гей, то она и знать меня не знает, и ребенка от меня лучше бы и не рожала вовсе… я даже не знаю.
Акито пошарил в сумке, достал отличный коньяк, припасенный для домашнего бара, и, упав рядом с Моритакой, протянул ему бутылку. Моритака затянулся, покосился на друга. – Я не пью, - ухмыльнулся он. – А ты не куришь. Мы ж уже сто раз про это говорили.
- Тоже верно. – Акито задвинул бутылку за диван. – А ты поговорить с ней не пробовал?
- Пробовал. Ты точно мои сигареты выкинул? Она в другую комнату ушла, будто меня и нет рядом, а утром – спим-то все равно вместе – говорит так обиженно: я, мол, не думала, что ты и после женитьбы мангакой останешься. Сюдзин, вот ты мне объясни: а что она думала?! Что я деньги так буду, сразу рисовать?
- Ты успокойся, - посоветовал Акито. Моритака поерзал на диване, помолчал немного, еще сильнее взъерошил себе волосы. Вдохнул, выдохнул, с отвращением посмотрел на сигарету в руке и потянулся за пепельницей.
- …не могу я успокоиться. Надоело все. – Голос у Моритаки был настолько измотанный, обиженный и тусклый, что Акито испугался за друга. – Осточертело просто. – Он с силой вдавил недокуренную сигарету в пепельницу, смял фильтр и недовольно стряхнул с пальца пепел.
- Бывает такое. – Акито ткнул его в плечо. – Ты поговори с ней еще раз.
- …ага, как же.
Они оба замолчали. Моритака с тоской смотрел на свой рабочий стол и думал, что лучше бы они опубликовали главу на это неделе, не брали перерыв – и тогда не пришлось бы сейчас терпеть сверлящий взгляд Сюдзина и его навязчивое пыхтение – мол, дуй уже домой, мирись с женой, играй с ребенком.
- Сюдзин, - наконец сказал он. – Как ты думаешь, может, мне лучше развестись?
В студии снова стало тихо, даже сопение Акито прекратилось. Моритака не выдержал. – Я имею в виду, ну… ладно бы мы просто не разговаривали – это было бы плохо, конечно, но… но мы же разговариваем, и лучше бы мы не говорили вообще. Она плачет постоянно – я ненавижу, когда она так делает, правда. И себя ненавижу тоже – но я же не могу дома появляться так часто, сколько она хочет, и с ребенком тоже… и про тебя эти разговоры вечные…
- Моритака, заткнись, - негромко сказал Акито, не слишком уверенный, что его вообще услышат. Но это сработало – Моритака тут же замолчал от удивления: Акито никогда его так не называл. Или Масиро – до того, как у них все завертелось с мангой; или Сайко – уже после. – Прекрати ныть, будь мужиком. Едь домой, поцелуй жену и поиграй с ребенком. Они тебя ждут.
- Они… - завел было Моритака, но осекся. Вид у Акито был самый серьезный. Моритака видел его настолько серьезным несколько раз – и никогда это не предвещало ничего хорошего. Как правило, Сюдзин вел себя как придурок – и выглядел придурковато. С незнакомыми людьми он мог общаться вежливо – и выглядеть обычно, если того требовали обстоятельства. Но даже тогда он не выглядел настолько… презрительно.
- Они. Тебя. Ждут. – Акито повторил эти слова веско и зло, Моритака даже немного опешил от такого напора. – Пора домой, Сайко. Собирайся, я тебя подкину.
- В смысле, подкинешь? Ты говорил, что ты не на машине, - удивился Моритака. Акито, уже поднявшийся с дивана, обошел его рабочий стол, поднял валявшуюся за креслом куртку и кинул ей в соавтора.
- Я соврал. – Он виновато улыбнулся и почесал затылок. – Просто… мне показалось, тебя надо тормознуть.
- Я не поеду домой сегодня, - упрямо повторил Моритака. – Уж лучше здесь переночую, если не получится никуда с тобой поехать.
Акито пожал плечами. – Как хочешь, но только потом не удивляйся, что Адзуки будет тебя упрекать. Ты, наверное, все-таки мазохист, Сайко. Наступаешь на одни и те же грабли с завидным упорством. Адзуки тоже хороша, спорить не буду, но… - Он прикрыл глаза и тяжело вздохнул. – Черт, до чего тяжело говорить гадости. Я имею в виду, Адзуки тебя ждет. Всегда. Ты ведь это ценишь?
- Ценю. – Моритака покачал головой. – Но иногда мне кажется, что лучше бы она не ждала. И что одному – проще. Именно поэтому я хочу развестись. Я ее обеспечу, конечно, но жить вместе…
- Моритака, заткнись, - повторил Акито, на этот раз – очень устало. – У вас есть ребенок, прекратите его мучить и научитесь, наконец, любить друг друга не по телефону или переписке, а здесь и сейчас, в реальной жизни. Не превращайся в своего дядю, ага? Я его страшно люблю, но он плохо кончил.
- А ты – прекрати учить меня жить. – Моритака, скомкав куртку, с силой швырнул ее в Акито. – Это моя семья и моя жизнь, не тебе решать, что… что… черт! – Он поискал глазами, что бы еще кинуть – уже не в Акито. Просто для разрядки. Под руку подвернулась пепельница – и полетела в стол. По свежим рисункам покатился смятый окурок, смазывая за собой еще не просохшую тушь. Пепельница, прокатившись по столешнице, снесла на пол подставку для кисточек, грохнулась о паркет и разлетелась на куски.
- Впечатляет, - ухмыльнулся Акито. – Может, еще подеремся для пущей убедительности?
- Ага, обязательно. – Моритака перегнулся через край дивана и достал из-за него спрятанную Акито бутылку. – А потом что?
- А потом, по закону жанра, мы расплачемся, обнимемся, побратаемся, и ты поедешь мириться с женой, а я, подбрасывая тебя до дома, встречу девушку своей мечты, которая окажется инопланетным пришельцем с очень важной миссией, и нам, всем пятерым – считая твоего сына – придется спасать мир. С шутками и прибаутками. Примерно так. – Моритака хмыкнул – то ли сдерживал смех, то ли попытался скептически ухмыльнуться – и покрутил бутылку в руках. Акито обеспокоенно посмотрел на него. – Не трогай мой коньяк. А я тебе сигареты верну.
- Так ты их не выкинул? – Моритака открыл бутылку и опасливо принюхался к ее содержимому. – Как ты это пьешь, оно же воняет? – Акито, достав из заднего кармана мятую пачку сигарет, запустил ей в Моритаку, попав точнехонько в лоб.
- Как ты это куришь, - передразнил он, - оно же воняет?
- Идиот. – На этот раз Моритака ухмыльнулся вполне однозначно – ему было весело. – И я идиот. – Он зашуршал пачкой, выискивая не очень пострадавшую от кармана Акито сигарету. – Поехали куда-нибудь?
- К тебе домой – поехали. – Упрямства у Акито хватало, в этом он ни капли не уступал Моритаке. Тот помрачнел. – Да брось ты. Хотя бы попробуй помириться – ну вдруг получится?
- Надоел ты мне, Сюдзин. – Моритака выловил из пачки сигарету, нашел в нагрудном кармане рубашке зажигалку и закурил. – Покурю и поедем. Только поедешь вместе со мной.
- Всенепременно.
Они снова замолчали. Моритака курил, Акито, развалившись на диване, изучал потолок.
- А знаешь… - Моритака выпустил две струйки дыма из ноздрей, передернул плечами и сладко потянулся, не выпуская из руки сигареты. – Останься у меня сегодня?
- Ты мне тоже надоел, - отозвался Акито. – Ты будешь мириться с Адзуки, и слушать это… гм… бурное примирение я не собираюсь.
- Скотина, - беззлобно буркнул Моритака и, встав с дивана, поплелся за лежащей у стола пепельницей. – Поехали? Раз уж я обещал.
Акито, улыбнувшись, открыл дверь, пропуская Моритаку вперед. Он уже знал, что будет дальше: он довезет Моритаку до дома, тот немедленно растает, увидев Адзуки – он не мог, не умел ссориться с ней всерьез, так, чтобы говорить гадости в лицо. А потом чета Масиро смущенно и не очень искренне предложит ему остаться на ужин, и по их лицам прекрасно будет видно, что они с куда большим удовольствием отправились бы сейчас в свою уютную спальню, предварительно заняв чем-нибудь ребенка… и он с ухмылкой откажется от предложения, скажет, что поужинает в своей любимой забегаловке, где, к тому же, дают замечательное сакэ. Они посмеются все вместе, а потом он поедет – домой, а не в забегаловку, потому что сакэ он терпеть не может. Плюхнется на диван, рассеянно включит телевизор на первый попавшийся канал и уставится куда-то за экран.
Один.

@темы: text, Bakuman

---

Обрывок #154.

Фигулина по Naruto, бессмысленная и беспощадная, зато безрейтинговая. С днем рождения, Гаара.

- С днем рождения? - неуверенно говорит Тэмари. Она неосторожно подошла к Гааре со спины - хотела сделать сюрприз. И вот теперь скована по рукам и ногам песком. Ужасно неосторожно с ее стороны - с тех пор, как Гаара зачем-то написал себе на лбу слово "любовь", он не слишком адекватен. Может и покалечить. А то и... Тэмари отгоняет от себя ненужную мысль. Это же ее младший брат.
- С днем рождения, - повторяет Гаара задумчиво. - Поздравишь меня еще раз - я тебя убью. Подойдешь ко мне со спины - убью. Попытаешься всучить мне нового мишку - убью. - После каждой фразы Тэмари поднимает брови все выше и выше. Гаара меланхолично отрывает плюшевому мишке голову, и Тэмари не на шутку обижается - как же так, она же этого мишку шила несколько ночей, исколола себе все пальцы, а этот маленький, маленький...
Гаара смотрит на нее, глаза у него блеклые, невыразительные и будто бы прозрачные. Тэмари передергивает: а ведь она когда-то думала, что они очень красивые - и сам Гаара красивый, несмотря на иссиня-черные круги под глазами. - Ты меня поняла? - спрашивает он.
- А если я сделаю все это сразу? - нахально спрашивает Тэмари. Обида и злость часто делают ее храбрее - и неразумнее. Она прикусывает язык - но поздно.
- Я убью не только тебя, - отвечает ее младший брат, и что-то в его голосе - наверное, полное отсутствие эмоций - дает ей понять: Гаара не шутит. И не преувеличивает. Он - убьет, и хорошо, что не здесь и сейчас. Как только он выпускает ее из песка, Тэмари дает деру: она нутром чует, что Гаара сейчас опаснее всех противников, с кем ей приходилось сталкиваться. И что больше никогда она не будет ему перечить.
Семилетний Гаара спокойно смотрит ей вслед.

@темы: text, Naruto