filthy one
"Ai no Awa" по Orochuban Ebichu. Хозяйка Эбичу Х Касунаси, PG-15
В Токио было девять часов вечера.
Мальчики помладше нервно одергивали куртки и, вздохнув, касались звонков у двери своих подружек; мальчики постарше безбожно опаздывали к своим, развлекаясь с пинболом или любовницей. На дворе был конец апреля; в воздухе витал едва заметный и непонятно откуда взявшийся аромат горячих домашних пирожков.
Акико Кацуги – самая обычная японка двадцати пяти лет – сидела рядом со своим бойфрендом и смотрела, как статный брюнет срывает одежду с нецензурно стонущей блондинки – по телевизору в очередной раз показывали «По колено в слезах». Бойфренд – невысокий темноглазый юноша по прозвищу Касунаси – задумчиво курил.
- Нэ, нэ, хочешь сесть ко мне на колени? – неожиданно спросил он, незаметно потушив сигарету об пол и бросив окурок в пепельницу. Промахнулся, конечно, – но кого это волновало?
- Ну, я даже не знаю, - засмущалась Акико. – Такое неожиданное предложение… - Касунаси заухмылялся.
- А-ки-ко, у твоей помады такой необычный цвет… - Она смущенно рассмеялась, прикрыв рот ладонью, и пересела поближе к Касунаси.
- Ты заметил? Сегодня купила – мы с Садако ходили по магазинам…
- О, нет! – заорала подслушивающая Эбичу – не далее как двенадцать минут назад ее выгнали из комнаты за нелестные отзывы о Касунаси – и ворвалась в комнату. – Хозяйка врет-врет-врет!!! Это старая помада ее покойной бабушки, которой хозяйка пользуется потому, что у нее совсем нет денег, чтобы купить себе новую, а бесполезный идиот Касунаси никогда ничего не дарит ей! И вовсе не помаду они покупали с Садако! – Акико покраснела. Побагровела, если быть точнее. От злости – проклятый грызун! – и от смущения – Эбичу, всегда перемещающаяся с необыкновенно большой скоростью, уже притащила в комнату ее новый вибратор. – Хозяйке-лгунье должно быть стыдно! – Эбичу требовательно затопала лапками. Всеми четырьмя. Не прекращая, конечно же, орать, что врать нехорошо. – Стыдно-стыдно-стыдно!
Дверь на балкон с грохотом захлопнулась. Эбичу, лежащая в луже собственной крови, грустно захрипела и обняла вибратор, который полетел на балкон вместе с ней.
- Хажайка – ээгуння, - сообщила ему Эбичу. Вибратор не ответил.
В Токио было девять часов двенадцать минут.
По улицам бродили счастливые парочки – весна! – и заливисто хохотали над орущими котами; парни нетерпеливо крутили в карманах ключи от пустой квартиры, девушки прижимались к ним и, краснея, хихикали над сальными шуточками. Среди счастливых парочек бродили несчастные – заниматься сексом было негде, на улицах было еще людно. В воздухе витал незримый дух любви, всепонимамия и отзывчивости.
На балконе старого невысокого дома, на окраине какого-то спального района, белый с рыжими пятнами хомяк грыз синий вибратор. Маленький черный крыс с длинным розовым хвостом лез на балкон второго этажа. Цвела сакура.
- Ой, не-ет… - Акико нетерпеливо заерзала на коленках у Касунаси. – Не на-адо… - Касунаси, понимающе улыбаясь, расстегнул ширинку.
- Хозяйка – лгунья, лгунья, лгунья! – Эбичу вовсю распиналась перед крысом, которого уже окрестила Куко-тян – за общую беззащитность и принадлежность к женскому полу. – А врать нехорошо! – Куко-тян кивала и поддакивала. Взгляд ее смышленых черных глазок ни на секунду не отрывался от Касунаси и Акико, устроившихся – совершенно случайно – перед балконной дверью. – Эбичу должна спасти хозяйку и ее душу! – Куко-тян снова кивнула.
- А то как же она без тебя-то?
- Вот именно! – Эбичу, к чему-то вспомнив недавно прочитанный рассказ о конкистадорах – вернее, о трогательных отношениях конкистадоров и местных жителей в буйном воображении начинающего мангаки – поставила лапку на обслюнявленный вибратор и гордо приосанилась. – Эбичу спасет хозяйку из бездны ее невежества!
Грохнуло балконное стекло, в комнату полетел – нет, уже не просто вибратор – а боевой томагавк, и Эбичу, размахивая подобранной на балконе салфеткой аки боевым знаменем, ворвалась с воплями в комнату. Куко-тян, подумав, засеменила за ней – в конце концов, наблюдать через стекло всегда менее интересно. Битва за Акико началась.
В Токио было девять часов двадцать четыре минуты. В магазинах заметно прибавилось народу – парочки уже закончили прогулку и запасались вином на вечер, - в подворотнях начали появляться первые маньяки и сгустились сумерки.
Когда разбилось стекло – пластиковое, звуконепроницаемое и недешевое, - Касунаси прилетело злосчастным вибратором по голове, и в комнату, размахивая бумажным носовым платком, ворвалась орущая Эбичу, при том не одна, а с какой-то крысой, Акико просто-напросто взбесилась.
Мир Эбичу в этот вечер уже не раз переворачивался с ног на голову: никогда бы несчастный хомяк не подумал, что член Касунаси будет хоть кому-то дороже, чем она, Эбичу, что хозяйка может столь бессовестно врать, что в Токио кто-то печет пирожки с таким по-домашнему уютным запахом. Но даже для нее это было слишком, не говоря уже о Куко-тян, видевшую Кацуги первый раз в своей жизни.
- Ух ты! – донеслось с улицы, когда Акико отпустила бедных животных. С балкона второго этажа, с начальной скоростью порядка десяти километров в час. Речь, конечно, шла не о скорости, приданной хомяку и крыске: какой идиот станет обращать внимание на такие мелочи, когда рядом прыгает совершенно обнаженная женщина? – Какая детка! – Акико, раздраженно сопя, удалилась с балкона. Вслед ей понесся звук хорошей пощечины: судя по всему, восхищавшийся гулял не один.
Полумертвые Эбичу и Куко-тян лежали рядом и хмуро сплевывали кровяные сгустки.
- Мооэт и нээниреснээ, - задумчиво пробормотала Куко-тян, - но беопаснээ.
- Ээо тоощно, - согласилась Эбичу, тщетно пытаясь подняться с земли.
В Токио было девять часов тридцать шесть минут. В каком-то спальном районе жена самого обычного японца двадцати семи лет, одев костюм белого с рыжими пятнами хомяка, делала минет своему мужу; в другом – полудохлые звери возвращались к жизни. В основном вежливыми уверениями в том, что они друг друга не оставят, что их дружба вечна и что каждому из них живется в разы хуже, чем другому.
Первой сдалась Куко-тян.
- Кормит мороженым?! И сыр дает?! – Эбичу часто закивала. По подбородку – у хомяков есть подбородок? – побежала слюнка.
- Иногда. Вку-у-усным. – Куко-тян нервно сглотнула. – И то-ортиками…
- Это, чай, не по помойкам шариться… - Эбичу тут же вернулась на землю.
- Помойкам? – Глаза хомяка наполнились слезами. – Куко-тян негде жить? – Крыска печально кивнула. Городская свалка действительно домом не была. Скорее – нагромождением бесполезного хлама. Жилось там, конечно, неплохо, но ни мороженого, ни сыра сроду не наблюдалось. Куко-тян пустила слезу. – Не плачь, Куко!!! – заорала Эбичу и кинулась обнимать крыску.
- Не ломай мне ребра, Эбичу! – заорала Куко и принялась выдираться из объятий хомяка.
- Эй, вы! - раздалось сверху. Эбичу и Куко прильнули друг к другу и мелко задрожали. Акико, вышедшая на балкон, показала им кулак. – Немедленно заткнитесь. Или…
- Мама-мамочка, - пискнула Эбичу, не смея отвести взгляд от своей хозяйки.
- Спаси-помоги, - подхватила Куко, с ужасом смотря на красные сполохи ярости в глазах Акико.
На балкон вышел Касунаси и обнял Акико.
- Нэ, нэ… - томно протянул он. – У тебя такая…
- Ух ты! – раздался на улице восхищенный вопль. – Эксгибиционисты! – Акико ретировалась в квартиру, не забыв утащить с собой Касунаси – чтоб не увела восхищавшаяся тетка.
В Токио было девять часов сорок восемь минут. Парочки занимались разнообразным сексом в разнообразных местах – от комнат в отелях до подворотен вечернего Токио. Маньяки, засунув руки в карманы, терпеливо ждали своих жертв в незанятых парочками подворотнях. Запахи цветущей сакуры и домашних пирожков смешались так, что нельзя уже было разобрать, кто из них кто. Периодически маньяки и парочки морщили носы и чихали: уж больно необычная смесь получилась.
Акико Кацуги со смущенной улыбкой устроилась между ног Касунаси, своего бойфренда. Не все же женам и мужьям минетом забавляться? Касунаси блаженно жмурился и предвкушал.
- Нет, нет, Эбичу ни о чем не хочет просить! – Акико рефлекторно сжала челюсти, щелкнув зубами в миллиметрах от члена Касунаси. – Эбичу – примерный хомяк! – орала Эбичу из-за рамы балконной двери – заходить в квартиру она все еще боялась. – Но если хозяйка позволит Куко-тян остаться, Эбичу всегда-всегда будет любить ее! – Большие и ясные глаза хомяка наполнились прозрачными, как утренняя роса, слезами.
- Ты, маленькая вонючая… - выдохнул Касунаси, едва отойдя от глубочайшей моральной травмы. Акико трясло.
- Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! Эбичу не может без Куко-тян, и Куко-тян негде жить! Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста! – Касунаси, рыча, двинулся на Эбичу и Куко-тян.
Комната наполнилась воплями и звуками ударов. В основном, маленьких тщедушных телец об стены.
Когда Касунаси и Акико отвели душу, они наконец занялись нормальным, никем не прерываемым, столь долгожданным сексом. Эбичу и Куко, лежа у дальней стены, даже не хныкали – сил не было.
В Токио было десять часов. Мальчики помладше проводили своих девушек и отправились делать уроки; мальчики постарше, потянувшись, застегнули последнюю пуговицу на рубашке и с чувством выполненного долга поднялись с кроватей.
- Нэ, нэ, - протянули подружки мальчиков постарше, - почему бы тебе сегодня не остаться?
- Ты что, издеваешься? – поморщились мальчики. – Мне завтра с утра на работу.
Акико растерянно смотрела на захлопнувшуюся за Касунаси дверь. Эбичу и Куко, ретировавшиеся на всякий случай под холодильник, начали зализывать раны. Друг другу.
- Проклятый грызун, - пробурчала Акико. Задернула шторы – чтобы не так сильно дуло из разбитого окна – выкинула в мусорку пожеванный вибратор и забралась в постель. – Надеюсь, тебе плохо.
Эбичу и Куко, увлекшись облизыванием друг друга, занялись-таки сексом. Из-под холодильника понеслись вздохи, повизгивания и томный шепот двух грызунов.
- Ну, он обещал придти завтра, - сонно пробормотала Акико, укрываясь одеялом с головой. – Может…
Написано для Красного Девятихвостого Песца.
В Токио было девять часов вечера.
Мальчики помладше нервно одергивали куртки и, вздохнув, касались звонков у двери своих подружек; мальчики постарше безбожно опаздывали к своим, развлекаясь с пинболом или любовницей. На дворе был конец апреля; в воздухе витал едва заметный и непонятно откуда взявшийся аромат горячих домашних пирожков.
Акико Кацуги – самая обычная японка двадцати пяти лет – сидела рядом со своим бойфрендом и смотрела, как статный брюнет срывает одежду с нецензурно стонущей блондинки – по телевизору в очередной раз показывали «По колено в слезах». Бойфренд – невысокий темноглазый юноша по прозвищу Касунаси – задумчиво курил.
- Нэ, нэ, хочешь сесть ко мне на колени? – неожиданно спросил он, незаметно потушив сигарету об пол и бросив окурок в пепельницу. Промахнулся, конечно, – но кого это волновало?
- Ну, я даже не знаю, - засмущалась Акико. – Такое неожиданное предложение… - Касунаси заухмылялся.
- А-ки-ко, у твоей помады такой необычный цвет… - Она смущенно рассмеялась, прикрыв рот ладонью, и пересела поближе к Касунаси.
- Ты заметил? Сегодня купила – мы с Садако ходили по магазинам…
- О, нет! – заорала подслушивающая Эбичу – не далее как двенадцать минут назад ее выгнали из комнаты за нелестные отзывы о Касунаси – и ворвалась в комнату. – Хозяйка врет-врет-врет!!! Это старая помада ее покойной бабушки, которой хозяйка пользуется потому, что у нее совсем нет денег, чтобы купить себе новую, а бесполезный идиот Касунаси никогда ничего не дарит ей! И вовсе не помаду они покупали с Садако! – Акико покраснела. Побагровела, если быть точнее. От злости – проклятый грызун! – и от смущения – Эбичу, всегда перемещающаяся с необыкновенно большой скоростью, уже притащила в комнату ее новый вибратор. – Хозяйке-лгунье должно быть стыдно! – Эбичу требовательно затопала лапками. Всеми четырьмя. Не прекращая, конечно же, орать, что врать нехорошо. – Стыдно-стыдно-стыдно!
Дверь на балкон с грохотом захлопнулась. Эбичу, лежащая в луже собственной крови, грустно захрипела и обняла вибратор, который полетел на балкон вместе с ней.
- Хажайка – ээгуння, - сообщила ему Эбичу. Вибратор не ответил.
В Токио было девять часов двенадцать минут.
По улицам бродили счастливые парочки – весна! – и заливисто хохотали над орущими котами; парни нетерпеливо крутили в карманах ключи от пустой квартиры, девушки прижимались к ним и, краснея, хихикали над сальными шуточками. Среди счастливых парочек бродили несчастные – заниматься сексом было негде, на улицах было еще людно. В воздухе витал незримый дух любви, всепонимамия и отзывчивости.
На балконе старого невысокого дома, на окраине какого-то спального района, белый с рыжими пятнами хомяк грыз синий вибратор. Маленький черный крыс с длинным розовым хвостом лез на балкон второго этажа. Цвела сакура.
- Ой, не-ет… - Акико нетерпеливо заерзала на коленках у Касунаси. – Не на-адо… - Касунаси, понимающе улыбаясь, расстегнул ширинку.
- Хозяйка – лгунья, лгунья, лгунья! – Эбичу вовсю распиналась перед крысом, которого уже окрестила Куко-тян – за общую беззащитность и принадлежность к женскому полу. – А врать нехорошо! – Куко-тян кивала и поддакивала. Взгляд ее смышленых черных глазок ни на секунду не отрывался от Касунаси и Акико, устроившихся – совершенно случайно – перед балконной дверью. – Эбичу должна спасти хозяйку и ее душу! – Куко-тян снова кивнула.
- А то как же она без тебя-то?
- Вот именно! – Эбичу, к чему-то вспомнив недавно прочитанный рассказ о конкистадорах – вернее, о трогательных отношениях конкистадоров и местных жителей в буйном воображении начинающего мангаки – поставила лапку на обслюнявленный вибратор и гордо приосанилась. – Эбичу спасет хозяйку из бездны ее невежества!
Грохнуло балконное стекло, в комнату полетел – нет, уже не просто вибратор – а боевой томагавк, и Эбичу, размахивая подобранной на балконе салфеткой аки боевым знаменем, ворвалась с воплями в комнату. Куко-тян, подумав, засеменила за ней – в конце концов, наблюдать через стекло всегда менее интересно. Битва за Акико началась.
В Токио было девять часов двадцать четыре минуты. В магазинах заметно прибавилось народу – парочки уже закончили прогулку и запасались вином на вечер, - в подворотнях начали появляться первые маньяки и сгустились сумерки.
Когда разбилось стекло – пластиковое, звуконепроницаемое и недешевое, - Касунаси прилетело злосчастным вибратором по голове, и в комнату, размахивая бумажным носовым платком, ворвалась орущая Эбичу, при том не одна, а с какой-то крысой, Акико просто-напросто взбесилась.
Мир Эбичу в этот вечер уже не раз переворачивался с ног на голову: никогда бы несчастный хомяк не подумал, что член Касунаси будет хоть кому-то дороже, чем она, Эбичу, что хозяйка может столь бессовестно врать, что в Токио кто-то печет пирожки с таким по-домашнему уютным запахом. Но даже для нее это было слишком, не говоря уже о Куко-тян, видевшую Кацуги первый раз в своей жизни.
- Ух ты! – донеслось с улицы, когда Акико отпустила бедных животных. С балкона второго этажа, с начальной скоростью порядка десяти километров в час. Речь, конечно, шла не о скорости, приданной хомяку и крыске: какой идиот станет обращать внимание на такие мелочи, когда рядом прыгает совершенно обнаженная женщина? – Какая детка! – Акико, раздраженно сопя, удалилась с балкона. Вслед ей понесся звук хорошей пощечины: судя по всему, восхищавшийся гулял не один.
Полумертвые Эбичу и Куко-тян лежали рядом и хмуро сплевывали кровяные сгустки.
- Мооэт и нээниреснээ, - задумчиво пробормотала Куко-тян, - но беопаснээ.
- Ээо тоощно, - согласилась Эбичу, тщетно пытаясь подняться с земли.
В Токио было девять часов тридцать шесть минут. В каком-то спальном районе жена самого обычного японца двадцати семи лет, одев костюм белого с рыжими пятнами хомяка, делала минет своему мужу; в другом – полудохлые звери возвращались к жизни. В основном вежливыми уверениями в том, что они друг друга не оставят, что их дружба вечна и что каждому из них живется в разы хуже, чем другому.
Первой сдалась Куко-тян.
- Кормит мороженым?! И сыр дает?! – Эбичу часто закивала. По подбородку – у хомяков есть подбородок? – побежала слюнка.
- Иногда. Вку-у-усным. – Куко-тян нервно сглотнула. – И то-ортиками…
- Это, чай, не по помойкам шариться… - Эбичу тут же вернулась на землю.
- Помойкам? – Глаза хомяка наполнились слезами. – Куко-тян негде жить? – Крыска печально кивнула. Городская свалка действительно домом не была. Скорее – нагромождением бесполезного хлама. Жилось там, конечно, неплохо, но ни мороженого, ни сыра сроду не наблюдалось. Куко-тян пустила слезу. – Не плачь, Куко!!! – заорала Эбичу и кинулась обнимать крыску.
- Не ломай мне ребра, Эбичу! – заорала Куко и принялась выдираться из объятий хомяка.
- Эй, вы! - раздалось сверху. Эбичу и Куко прильнули друг к другу и мелко задрожали. Акико, вышедшая на балкон, показала им кулак. – Немедленно заткнитесь. Или…
- Мама-мамочка, - пискнула Эбичу, не смея отвести взгляд от своей хозяйки.
- Спаси-помоги, - подхватила Куко, с ужасом смотря на красные сполохи ярости в глазах Акико.
На балкон вышел Касунаси и обнял Акико.
- Нэ, нэ… - томно протянул он. – У тебя такая…
- Ух ты! – раздался на улице восхищенный вопль. – Эксгибиционисты! – Акико ретировалась в квартиру, не забыв утащить с собой Касунаси – чтоб не увела восхищавшаяся тетка.
В Токио было девять часов сорок восемь минут. Парочки занимались разнообразным сексом в разнообразных местах – от комнат в отелях до подворотен вечернего Токио. Маньяки, засунув руки в карманы, терпеливо ждали своих жертв в незанятых парочками подворотнях. Запахи цветущей сакуры и домашних пирожков смешались так, что нельзя уже было разобрать, кто из них кто. Периодически маньяки и парочки морщили носы и чихали: уж больно необычная смесь получилась.
Акико Кацуги со смущенной улыбкой устроилась между ног Касунаси, своего бойфренда. Не все же женам и мужьям минетом забавляться? Касунаси блаженно жмурился и предвкушал.
- Нет, нет, Эбичу ни о чем не хочет просить! – Акико рефлекторно сжала челюсти, щелкнув зубами в миллиметрах от члена Касунаси. – Эбичу – примерный хомяк! – орала Эбичу из-за рамы балконной двери – заходить в квартиру она все еще боялась. – Но если хозяйка позволит Куко-тян остаться, Эбичу всегда-всегда будет любить ее! – Большие и ясные глаза хомяка наполнились прозрачными, как утренняя роса, слезами.
- Ты, маленькая вонючая… - выдохнул Касунаси, едва отойдя от глубочайшей моральной травмы. Акико трясло.
- Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! Эбичу не может без Куко-тян, и Куко-тян негде жить! Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста! – Касунаси, рыча, двинулся на Эбичу и Куко-тян.
Комната наполнилась воплями и звуками ударов. В основном, маленьких тщедушных телец об стены.
Когда Касунаси и Акико отвели душу, они наконец занялись нормальным, никем не прерываемым, столь долгожданным сексом. Эбичу и Куко, лежа у дальней стены, даже не хныкали – сил не было.
В Токио было десять часов. Мальчики помладше проводили своих девушек и отправились делать уроки; мальчики постарше, потянувшись, застегнули последнюю пуговицу на рубашке и с чувством выполненного долга поднялись с кроватей.
- Нэ, нэ, - протянули подружки мальчиков постарше, - почему бы тебе сегодня не остаться?
- Ты что, издеваешься? – поморщились мальчики. – Мне завтра с утра на работу.
Акико растерянно смотрела на захлопнувшуюся за Касунаси дверь. Эбичу и Куко, ретировавшиеся на всякий случай под холодильник, начали зализывать раны. Друг другу.
- Проклятый грызун, - пробурчала Акико. Задернула шторы – чтобы не так сильно дуло из разбитого окна – выкинула в мусорку пожеванный вибратор и забралась в постель. – Надеюсь, тебе плохо.
Эбичу и Куко, увлекшись облизыванием друг друга, занялись-таки сексом. Из-под холодильника понеслись вздохи, повизгивания и томный шепот двух грызунов.
- Ну, он обещал придти завтра, - сонно пробормотала Акико, укрываясь одеялом с головой. – Может…
Написано для Красного Девятихвостого Песца.
@темы: Orochuban Ebichu, text