Loveless. Рицка и Соби.
Чудесная ночь: не холодно и не жарко, ветерок совсем лёгкий – едва колышет листву стоящих вдоль улицы деревьев. Темно, конечно – на небе нет ни звёзд, ни луны, но оно и к лучшему... люблю тёмные ночи – есть в них иллюзия безопасности. Никто тебя не найдёт, стоит лишь хорошо спрятаться. Мы с Рицкой идём по парку, вернее, устало плетёмся – он на пару шагов впереди меня. На улице почти никого нет: если не считать встретившейся нам парочки влюблённых, удобно устроившейся на лавочке, да прикорнувших под забором трёх мальчишек из местной банды – и что они забыли в третьем часу ночи на улице? Уши есть только у двоих. Третий, видимо, лидер. А, может, мальчишки просто поздравляли друга с лишением девственности – нынешняя молодёжь и не на такое способна.
Рицка насвистывает что-то невнятное из последних песен, одну из тех, что вечно крутят по радио. Впрочем, я не силён в музыке, могу и ошибаться. Только одно можно утверждать смело: это не классическое произведение. Вообще, нравится ли ему классика – занятный вопрос. Может, как-нибудь можно будет спросить у самого Рицки, когда у него будет настроение получше.
Ему всего четырнадцать, но он сильно вытянулся – макушка больше не маячит у моего локтя, как раньше, мы почти одинакового роста. Кажется, он будет даже выше Сэймэя – ещё через пару лет. Интересно, будем ли мы через эти два года вместе, или Рицка всё-таки придёт к выводу, что я не так ему нужен, как кажется на первый взгляд? Когда ему было двенадцать, всё было так очевидно – и его любовь, и его отчаянная потребность во мне, моём внимании… опеке, быть может? А теперь…. Всё-таки, за эти два года изменился не только – и не столько – его рост. Впрочем, оно и понятно: четырнадцать лет – сложный возраст.
Рицка обрывает песню – а жаль, у него неплохо получалось. - Дальше сам дойду, - говорит он хрипло: голос у него стал заметно ниже. Да ещё и усталость берёт своё – сколько мы не спали?
- Я провожу тебя ещё немного. – Он смотрит на меня недовольно, но ничего не отвечает. Значит, настроение у него лучше, чем обычно: не крикнул раздражённо, что опять навязываюсь, не приказал проваливать – и то хорошо. Но кто бы мог подумать, что так сильно Рицка окажется похож на Сэймэя? И дело даже не только во внешности: огромные чёрные глаза, вьющиеся волосы, одинаковые черты лица – и не в похожем телосложении. Сэймэй, конечно, был покрупнее – Рицка слишком худой для своих четырнадцати, но это ничего не меняет. Но мимика у них совершенно одинаковая: Рицка морщится точно так же, как старший брат – мол, надоел ты мне, Агацума, сил никаких нет. И хмурится точно так же недовольно, презрительно кривит рот, прикрывает глаза устало – и даже кошачьим ухом дёргает, когда сильно раздражён. Отчего-то всегда левым, как и Сэймэй. А в детстве, помнится, улыбался он чаще – совсем по-другому; весело и заразительно смеялся – хотя и редко. И взгляд у него был не насмешливым, а просящим – и нравилось мне это намного больше.
Рицка, молча шагающий впереди, вдруг останавливается и оборачивается, смотрит на меня – чертовски устало. А как ещё тут можно смотреть? Мы идём после очередного боя с парой из Академии – сколько их тут побывало за последние два года? Мы оба не спали трое суток – ждали. Рицке вообще туго пришлось… - Так ты их убил? – спрашивает он. Кажется, я слишком задумался и не ответил ему вовремя. – Я тебя спрашиваю, Соби. – Я молча киваю в ответ. – Мудак, - бормочет он и идёт дальше. – Я же сказал – обезвредить.
Я ничего не отвечаю, только плетусь следом, глядя под ноги. Этот разговор повторяется из раза в раз, после каждого боя.
Рицка еще ни разу не вспомнил, какой именно он отдавал приказ.